Монах - Страница 101

101

— Ты мне поясни, что за разговоры про лешего? — недоумевающе спросил Андрей. — Что за леший такой? Чего это меня за него принимают?

— Ты что, не слыхал про леших? Существо такое — днем он человек, а ночью, как зверь, бродит по лесу. Намедни соседскую девчонку убил в лесу — спортил ее и горло перегрыз. А пять седмиц назад мальчишку убил — нашли голого, все хозяйство оторвано, глаза выколоты. Все боятся в лес ходить — ни грибов собрать, ни шишек. Видали следы возле домов — он уже вокруг деревни шастает! Все в страхе! Вот тебя и приняли за лешего. Анупель! Ну ты и смельчак, однако! Да вылезай ты оттуда — человек одежду купить у тебя хочет, вишь, поизносился! Ты, парень, аккуратнее, покупай скорее и уходи, а то правда сейчас толпа соберется — растерзают, потом доказывай, что ты не леший!

— А деньги-то у него есть? — Хмурый лавочник вылез из-под прилавка и угрюмо отряхивал рубаху, украшенную вышивкой у воротника. — Бесплатно ничего не бывает!

— Меня-то чего спрашиваешь? — хохотнул мужчина. — Ты у него спроси. Или боишься лешего-то?!

— Да пошел ты, Гармаш, сам-то чудом не обделался, подхихикиваешь еще… Штаны у себя проверь — слыхал я, как ты говорил насчет обделаться! Тебя еще обнюхать надо, может, уже все готово! — Лавочник подмигнул Андрею и уже спокойнее продолжил: — Так что, парень, есть чем заплатить-то? Видок-то у тебя неважнецкий, не похоже, чтобы ты в шелка мог обрядиться.

— Ну шелка не шелка, а на добротные штаны, рубаху и сапоги точно хватит. Покажи мне, что есть в наличии. Нужно теплую рубаху, крепкие штаны, исподнее, теплые шерстяные носки, сапоги лучше охотничьи, с мягкой подошвой, шапку, если есть, вязаную. Куртку можно кожаную или замшевую, рукавицы или перчатки. Еще из съестного чего-нибудь — копченого мяса, конфет.

— Ты деньги-то вначале покажи! — насторожился лавочник. — Хотеть-то много чего можно! Какой прок мне лазить по складу и искать тебе товар, когда ты расплатиться не можешь?

Андрей шагнул к прилавку, достал из-под лохмотьев полный мешочек размером с его кулак и высыпал на прилавок часть монет, тускло светившихся желтизной настоящего золота.

— Достаточно? Или опять какие-то расспросы будут?

Он снова ссыпал монеты в мешочек и привязал его к поясу.

— Анупель, вот никогда у тебя не было чутья, — усмехнулся Гармаш. — Парень твою лавку скупить может под корень, а ты тут представление устраиваешь! Ищи давай ему барахло, да поскорее — глядеть на него страшно в этом тряпье!

— А может, оно у него колдовское, золото-то? Дотронуться до него серебром надо, может, оно вообще не золото? — окрысился лавочник. — Ты слишком много болтаешь, Гармаш! Язык у тебя без костей!

— Без костей и есть, а у тебя что, рыбья кость в нем застряла? Или куриная? Ты глаза-то раскрой — среди золотишка серебро было! Как может в одном кошельке быть и магическое золото, и серебро? Это же и ребенку известно!

— Все умничаешь? Ладно, парень, вот тут смотри, подбирай себе чего надо. Если размер не подойдет, я тебе со склада принесу. А монеты я все равно проверю — своим серебром! Мало ли тут вас ходит! Оборванцев!

Андрей пожал плечами, чем вызвал неудовольствие Шанти, нервно переступившей лапами и побольше выпустившей коготки, затем прошел в указанный ему угол за печкой, завешанный всевозможной одеждой.

Перебрав несколько вариантов, он выбрал три рубахи и столько же пар штанов, носков, исподнего. Куртку решил взять простую суконную, памятуя о существе, сидевшем у него на плече и любящем запустить туда когти, — после нескольких подобных процедур кожа куртки точно превратилась бы в лохмотья. Сапог ему по размеру не нашлось, и лавочник пошел на склад, откуда и вернулся минут через пять с нужной парой.

Примерив, Андрей отсчитал положенную сумму, а лавочник с мстительным выражением лица потыкал в каждую монету своим серебреником, а потом еще и надкусил все под насмешливым взглядом Гармаша.

— Можно, я тут переоденусь?! — спросил Андрей, разглядывая кучу вещей, лежащую перед ним. — И еще — у вас есть какой-нибудь вещмешок, чтобы сложить все это?

— Есть мешок, — недовольно ответил Анупель, — старый, но крепкий. С тебя серебреник за него! Переодеваться тут, конечно, нежелательно, это не мойня, чтобы тут нагишом бегать. Ну что же с тобой делать, вон туда зайди, за занавеску. А я потом проверю, не упер ли чего!

Андрей осторожно снял с плеча Шанти, поставил ее на прилавок — нервно бьющую хвостом и очень недовольную всем, впрочем, как и всегда, и пошел в противоположный угол зала — там хранились метлы, ведра, тряпки, укрытые от глаз покупателей занавеской.

Сбросив с себя надоевшее тряпье, он с наслаждением надел чистую, крепкую одежду, сапоги, натянул вязаную шапку и, уже готовясь выйти, услышал шипение и вопль. Выскочив из-за занавески, увидел, как Анупель трясет окровавленной рукой, с которой скатываются красные капли, а Гармаш у печки смеется, схватившись за живот, как будто от острой боли.

Андрей непонимающе оглядел присутствующих и спросил:

— Чего случилось-то?

Гармаш сквозь всхлипывания, перемежающиеся приступами хохота, пояснил:

— Анупель-то… ха-ха-ха… решил твою кошку забидеть… хо-хо-хо… скинуть с прилавка… а она его не залюбила… хе-хе-хе… ка-а-ак тяпнет его за руку! А потом лапой ка-а-ак врежет ему по морде! Он аж в стенку улетел! Вишь, теперь руку баюкает! Ну и зверь у тебя кошатина! Не любит чужих рук, видать!

— Не любит, — усмехнулся Андрей и мысленно обратился к Шанти: «Ну ты чего, потерпеть не могла? Ну скинул бы и скинул! Вот теперь жди неприятностей!»

101