Фургон остановился после получаса скрипения и колыхания, дверь открылась, и Андрей увидел самый крупный собор города. У входа, освещенного факелами, лениво прохаживались несколько гвардейцев. Пламя факелов колебалось, трещало и воняло маслом и гарью. Вечерний легкий ветерок холодил тело, и Андрей поежился.
— Что, замерз, боголюб? — хохотнул выпускавший его стражник. — Сейчас тебя погреют. Шагай давай, ублюдок!
Солдат сильно хлопнул его по спине, Андрея пронзила острая боль, и он едва сдержался, чтобы не застонать. «Ну нет, я не доставлю вам удовольствия своими стонами… Двинуть ему, что ли?.. Руки связаны… да еще поломают сейчас, толку-то его бить, когда бежать нельзя… пока нельзя. Подожду, что будет дальше».
Его ввели в собор — обстановка ему уже была знакома: иконы с дьявольскими ликами, сцены человеческих жертвоприношений, смрад. Внутри находились несколько десятков прихожан, видимо, из самых состоятельных семей города — они были богато одеты, обвешаны драгоценными украшениями. Его провели к столбу, укрепленному возле алтаря, и привязали к нему, заведя руки назад. Ноги стянули шнуром, довольно плотно, так что через несколько минут он уже перестал их чувствовать, и Андрей угрюмо подумал: «Часа два в такой позе, и я вообще никогда не смогу встать на ноги — просто отвалятся от гангрены».
Началась черная месса.
Прихожане подходили к исчадию и пили какую-то жидкость — вероятно, туда был подмешан наркотик, потому что у них сразу стекленели глаза, краснело лицо, а тела блестели от пота. Андрею это было хорошо видно, так как большинство прихожан уже были голыми до нитки — они скинули с себя одежду, оставшись только в украшениях. Вся эта возбужденная толпа скакала, орала, славила Сагана, многие совокуплялись прямо возле алтаря, оглашая собор криками и стонами.
Один из исчадий скрылся в одном из приделов и вскоре вернулся с розовым комочком — Андрей с ужасом обнаружил в его руках младенца, мальчика, шевелящего ручками и ножками и кричавшего во весь голос.
Младенца положили на алтарь, и все снова начали гнусаво завывать:
— Саган! О-о-о! Саган! О-о-о! Саган!
Исчадие занес над младенцем кривой вороненый нож, и толпа начала скандировать:
— Бей! Бей! Бей!
Нож опустился, и крик младенца оборвался. Исчадие вознес вверх окровавленные руки, провел ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы, и запел:
— Саган, прими жертву! О-о-о Саган! О-о-о Саган!
Толпа бесновалась еще пуще, некоторые падали в судорогах и пускали пену, на Земле бы сказали, что они одержимы бесами. Впрочем — разве это было не так?
Потом оргия продолжилась, а исчадие подошел к Андрею, с отвращением наблюдавшему за происходящим, и сказал:
— Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну, где твой бог, почему он тебя не защищает?
Андрей понял, что настала его последняя минута, и взмолился: «Господи, дай мне силы умереть достойно, как человеку, и дай силы убить хоть одного из этих мерзавцев!»
Исчадие полоснул ножом по связывающим пленника веревкам, и Андрей упал на помост, не в силах устоять — ноги затекли так, что он их не чувствовал, как будто это были деревяшки.
Исчадие засмеялся:
— Смотрите, он уже начинает ползать на брюхе! Скоро он отправится к нашему Господину и будет ему прислуживать! Ведите его к алтарю!
Потные голые люди с перекошенными мордами вцепились в Андрея и поволокли к окровавленному алтарю, с которого, как мусор с кухонного стола, сбросили тельце ребенка. Андрей пытался сопротивляться, ударить рукой или ногой, но в него вцепились с силой душевнобольных и тащили, даже не позволяя прикоснуться к полу, по воздуху.
По дороге его пытались ударить, ущипнуть, расцарапать, любым способом нанести какое-то увечье, но небольшое, так как исчадие-распорядитель крикнул, чтобы его не калечили и что каждый, кто нанесет несанкционированное увечье, тоже займет место на жертвенном алтаре. Какие бы обдолбанные ни были эти люди, страх они понимали и не решались выдавить ему глаз или сломать палец.
И все равно к тому времени, как Андрей достиг алтаря на плечах сатанистов, его тело представляло собой сплошной синяк, а из открывшейся раны на боку сочилась кровь. Его бросили на алтарь и стали срывать с него одежду, через несколько секунд он был гол, как при рождении.
Одна из участниц сатанинской оргии хрипло закричала:
— Я его хочу! — и влезла на Андрея верхом, дергаясь в сладострастных конвульсиях и оставляя на нем полосы слизи и пота.
Другая стала оттаскивать первую и тоже полезла на него, потом третья, и вскоре возбужденные похотливые сатанистки, сцепившись в драке, визжали и таскали друг друга за волосы.
Внезапно дверь за алтарем открылась и вышел адепт.
Он был в какой-то немыслимой тиаре, сделанной из человеческого черепа, костей, засушенных пальцев и скальпов, его лицо было раскрашено полосами красной краски, видимо долженствующей изображать кровь. А может, это и была кровь? На его обнаженное тело был накинут плащ цвета запекшейся крови.
— Тихо все! Молчать! Держите его крепко, сейчас будем совершать обряд жертвоприношения нашему Господину!
Все затихли, глядя на адепта в жутком наряде. Он обвел тяжелым взглядом участников оргии, и они отпрянули в страхе, как будто перед ними стоял сам Саган. Женщины слезли с Андрея, оставив его окровавленное тело в покое.
Адепт подошел к Андрею и спросил с улыбкой сумасшедшего: