С этими мыслями Андрей уснул, убаюканный покачиванием фургона и теплом одеял, на которых лежал. Сны ему не снились.
— Вставай, Андрей! Вставай! Чего-то впереди случилось! Андрей, иди скорее сюда! — Из сна его вырвал тревожный голос Федора.
Андрей сразу вскочил — сна как не бывало — и уселся к товарищу на облучок.
— Видишь? Толпа впереди! Там, у трактира, у деревни — вон туда смотри! Неспроста это все. Приготовь луки, оружие, не люблю я массовые скопления народа… это или казнь какая-то, или бунт, в любом случае — одни неприятности.
Нет, это был не бунт и не чья-то казнь — подъехав ближе, путники увидели, что у трактира стоит женщина лет двадцати семи и рыдает, что-то выкрикивая угрюмо глядящей на нее толпе. Федор подъехал ближе и остановил лошадей, а Андрей стал прислушиваться, о чем шла речь.
В основном выступление женщины состояло из ругательств, виртуозно вплетаемых в плач, и обвинений окружающих во всех грехах, но иногда все-таки проскакивала информация, из которой Андрей понял, что у женщины пропал ребенок — девочка.
Он еще минуты три послушал крики и плач, потом выпрыгнул из фургона, раздвинул толпу и, подойдя к женщине, остановился перед ней и угрюмо-веско сказал:
— Хватит!
Женщина затихла, всхлипывая, и недоуменно посмотрела на него красными от слез глазами.
— Чего хватит?
— Воплей хватит. Хочешь вернуть ребенка — давай подумаем, как это сделать! Руганью тут не поможешь.
— Да ничем не поможешь! — откликнулись из толпы. — Мы чего сделаем-то, за что она нас поносит?! Настенку кикимора унесла, небось ее уже и в живых нет! А мы при чем?
При этих словах мать пропавшей девочки снова завыла, сдирая с головы платок и зажимая им искривленный горем рот.
— А что, нельзя вернуть девочку, что ли? Ну собрались бы толпой, и все, вернули бы девочку! Какая бы кикимора ни была, толпа ведь ее забьет! — Андрей обвел взглядом прячущих глаза сельчан.
Они молчали, потом кто-то сказал:
— Толпа-то забьет, а она забьет кого-то из толпы! Мы же не военные, не солдаты, а кто наши семьи кормить будет, если мы помрем? Алена, что ли? Ее мужа убили, так мы при чем? Мы помогали ей, но не хотим, чтобы кикимора нас выпотрошила! Уж прости, Алена, за правду!
— Где эта кикимора обитает? Вы хоть место показать можете? — спокойно осведомился Андрей. — Или и на это духу не хватит?
— Да чего там, известно место. — Вперед вышел мужчина с окладистой черной бородой, видимо местный староста. — Пещера это, за лесом, в трех верстах отсюда, за болотом. Там горка небольшая, в ней и пещера. Там она сидит. Раньше не хулиганила… ну почти — только баранов воровала, корову иногда зарежет, а чтобы людей воровать — такого не было.
— Ну что вы врете! — закричала Алена. — А Данила прошлым летом пропал? А сын Антухи куда девался? А Маркан куда делся месяц назад? Что, я не знаю, что вы якобы в город посылали, просили стражу? Чего пыль пускаете, народ обманываете? Сами не можете убить нечисть, так чего теперь туману наводите? Давно она людей убивает, эта кикимора, уважаемый! Только все молчат. А почему молчат? А? Люди? Почему вы молчите? Знаете, почему? Это дочь старосты. Все знают, что она в нечисть превращается время от времени, что ее когда-то кикимора покусала на болотах! А теперь она мою дочь хочет сделать кикиморой! Или убить! Что, староста, я не права? Приведи-ка свою дочь, где она?
— Ты совсем спятила, Алена! Моя дочь уехала в город по делам! А ты мутишь народ, не понимая, что идти к кикиморе опасно, для этого есть стражники — как придут, так и разберутся с нечистью!
— Ага, придут — а ее нет! А потом опять объявится, и куда-то опять твоя дочь денется! Кому ты врешь, Артохан?! Это вон чужим можешь тень на плетень наводить, мне-то чего лжешь?
— Все ясно. Федор, иди сюда! — Андрей повернулся к толпе. — Кто покажет мне место, где сидит кикимора? Есть смелые?
— Вы не можете вмешиваться в наши дела! — возмутился староста. — Езжайте своей дорогой, а этим делом займутся стражники!
— Стражники?! Ах ты, сука! — Алена с утробным ревом бросилась на старосту и ободрала его лицо до крови, оставив на нем красные полосы от ногтей. — Сука! Сука! Сука! Хочешь, чтобы мою дочь убили?! Я сама тебя убью, тварь!
Женщина вцепилась в его длинные волосы, уложенные в смазанную благоухающим маслом косу, и стала драть так, что ее едва оторвали несколько односельчан.
— Ты ответишь! — завопил староста. — Я на тебя заявлю в стражу, ты и дома лишишься за нападение, и всего имущества! Тварь!
— Ну так что, покажет мне кто место, или нам самим искать? — как будто ничего и не произошло, спокойно спросил Андрей. — Есть кто смелый?
— Я сама покажу! — Тяжело дыша, Алена вырвалась из рук удерживавших ее сельчан. — Я сама пойду! Пошли за мной!
Она решительно зашагала к дороге, но Андрей остановил ее:
— Погоди! Мы туда можем проехать на лошадях, с фургоном?
— Только часть дороги — дорога кончается у сенокоса, на этой стороне болота, за болото уже только пешком.
— Хорошо. Прыгай в фургон, поехали, надо спешить, пока светло.
Алена, не глядя на молчавших односельчан, забралась в фургон, Андрей следом за ней, а Федор, лишь укоризненно помотавший головой, хлопнул поводьями, и фургон проплыл сквозь расступившуюся толпу сельчан.
— Вот здесь, здесь заворачивайте! — Алена чуть не подпрыгивала на облучке, ее горящие глаза, казалось, прожигали стену елей, плотно обступавших тракт со всех сторон.
Федор потянул вожжи, и фургон по еле приметной дорожке углубился в лес.