Монах - Страница 62

— Предлагаю так, — сказала Алена, внимательно рассмотрев произведенный разгром. — Мы все были в городе, а когда вернулись — в номере полный разгром, кто-то ворвался через окно и испортил все вещи. Если трактирщик будет возмущаться, оплатить ему ремонт комнаты, но не потому, что мы согласны с его обвинениями, а из благотворительности и жалости к нему.

— Хм… есть смысл, да, — кивнул Андрей, — только тоже шито белыми нитками. Знаете, что я предлагаю? Я напоролся вина и впал в безумие. Все побил, все разбил — оплатим ему ремонт, и все.

— А царапины на потолке и стенах? А дверь? Кстати, интересно, чем ты ее так искромсал, — задумчиво сказал Федор, — оружия-то у тебя не было!

— Ты вот что, не говори глупостей! — рассердился Андрей. — Чем надо, тем и пробил! Не тем, чем ты работал сегодня ночью!

— Тьфу! — фыркнула Алена и засмеялась. — Ну какие вы, мужики, все-таки охальники! Пошла я собирать Настену, сами решайте, чем вы тут корябали и чем стучали. Все равно ничего не слушаете, что вам ни предлагай! — Она поднялась и вышла из комнаты, закрыв дверь.

— Ну вот чего ты несешь? — разозлившись, накинулся на друга Федор. — Завидуешь, что ли? Надо думать, как выкручиваться, а ты ерунду какую-то порешь!

— Может, и завидую, — грустно вздохнул Андрей, — хорошая баба, береги ее. Ну что, пошли сдаваться? Скажу, что у меня был приступ безумия и я разнес комнату… Будь что будет. Типа приревновал к твоей женщине и все разбил. Мало ли идиотов на свете? Главное — деньги готовь, у нас их хватает, так что умаслим хозяина.

Андрей и Федор спустились вниз, к благодушному хозяину, не подозревавшему, какие неприятные известия сейчас обрушатся на его лысоватую голову.

Еще через пятнадцать минут охрипший от ора трактирщик хмуро пересчитывал золотые монеты, переданные ему в компенсацию за ущерб, с учетом простоя номера и затрат материала плюс рабочей силы. Сумма как минимум на тридцать процентов превышала реальный ущерб, так что хозяин гостиницы заткнулся и перестал вопить, что вызовет стражу и всех законопатит в местную тюрьму.

Впрочем, испытывать судьбу путники не стали, быстро собрались и выехали со двора — вернуть плату за следующие сутки, к удовольствию хозяина заезжей, они не потребовали, а еще купили продуктов на приличную сумму, полностью обеспечив себя питанием на ближайшую неделю.

Снова пылила дорога, снова Федор и Андрей сидели на облучке, разговаривая за жизнь.

— Ну что, Андрюха, расскажешь мне, как все на самом деле было ночью?

— Только после того, как ты расскажешь, что было ночью, — усмехнулся Андрей. — Да нечего рассказывать! Да и не место тут. — Он покосился на сидящих в глубине фургона Алену и Настенку — женщина кормила дочь пирожками, приговаривая, что если та не съест, то она отдаст эти пирожки соседской собачке. Девочка живо заинтересовалась, потребовав сейчас же пойти к этой собачке, так как она желает посмотреть, как та будет есть пирожок.

— Да ладно… рассказывай давай, не придуривайся. Как пересилил?

— А кто сказал, что я пересилил? Вот сейчас ка-а-ак… вопьюсь тебе в шею! — Андрей рассмеялся и прикрыл глаза рукой, сожалея, что в этом мире нет солнцезащитных очков, — с некоторых пор солнечные лучи его очень беспокоили, модифицированные глаза были очень чувствительны к свету.

— Слушай, а ты ведь изменился с тех пор, как побывал в объятиях кикиморы. Я не припомню, чтобы ты так много смеялся и шутил, — с удивлением заметил Федор. — Ты всегда был таким нудно-праведным, таким скучным, что хотелось треснуть тебя по башке… Этак ты, может, примешься и вино пить?

— А что? Я всегда любил хорошее вино, — парировал Андрей, — но пить вино и напиваться вином — согласись, разные вещи. Ну да ладно, теперь серьезно: не знаю, как я пересилил. Может, моя военная подготовка, а может, то, что я сильно молился, помогло мне удержать мою сущность и взять Зверя под контроль. Только вот что я тебе скажу: в этом деле нет ничего мистического. Да, тело преобразуется под воздействием заражения — прямого попадания крови или слюны существа, которое вы называете кикиморой, в тело обычного человека. И если человек приличный, в обычной жизни не имеющий никаких зверских наклонностей — жестокости, подлости, то и Зверь не будет убивать без разбора, а если есть хоть что-то злое, жесткое, если он был убийцей — вот тут Зверь в душе поднимает свою голову, и тогда… тогда очень трудно взять над ним верх. Знаешь, я подумал — а может, кикимора, которую мы убили, совсем и не была жестокой убийцей? Может, на нее больше наговаривали, а она была просто несчастной зараженной девушкой, вынужденной бегать по лесу, чтобы утолить жажду сырого мяса и крови?

— Да ну, скажешь тоже! — Федор с неудовольствием посмотрел на Андрея. — Ведь как вывернул-то! И оказываемся мы теперь не герои, а безжалостные убийцы девушки и ее безутешного отца! Даже слышать это дерьмо не хочу! Никогда больше не говори этого при мне! Она была мерзкой убийцей, и мы освободили мир от чудовища! Все!

— А может, ты освободишь мир от еще одного чудовища — меня, например? — усмехнулся Андрей. — Я-то гораздо страшнее и опаснее ее. Кстати сказать, Настенку-то она не тронула… а ты не допускаешь, что все могло выглядеть и по-другому? Не так, как мы все это увидели и как увидела это ее мать?

— Не хочу! Не хочу это слышать! Заткнись! — окончательно рассердился Федор и замахнулся на Андрея хлыстом. — Сейчас как врежу по тупой башке!

— Ну врежь, врежь, если это тебе поможет, — грустно улыбнулся Андрей. — Что было, то прошло, и теперь сделанного не воротишь, хоть сто раз ударь хлыстом меня или себя. Впредь будем думать, как и что делать… не все суть то, как оно выглядит внешне. Забудем этот разговор. Что касается меня — я всю ночь бегал по лесу, охотился. Убил двух косуль, ел мясо, на меня вышел медведь — пришлось съесть и его. Вот и пополнел слегка, жира-то все равно практически нет, но мышцы наросли — пришлось много мяса съесть… и переварить.